Куба: остров не ушедшего мавра

Письмо из страны Гевары и Гуантанамо 27 лет спустя.

Я ждал этой встречи и одновременно боялся ее. Такие чувства испытываешь перед свиданием с дорогим человеком, которого не видел почти три десятилетия. С одной стороны, с нетерпением ждешь увидеть его лицо, а с другой, в голове постоянно бьется мысль, неприятным холодком отдающаяся где-то внутри: не исказило ли время шрамами морщин такие знакомые и близкие сердцу черты? И если да, то сможешь ли разглядеть за этими рубцами облик, отпечатавшийся в твоей душе тридцать лет назад, который невольно вспоминал все эти годы с радостно-тягостным чувством, как первую любовь?

1984-й: кондиционер и кукарачи…

В сентябре того года группа советских студентов, в состав которой входил и я, прибыла в Гавану. Цель – стажировка или работа над дипломом. Зависело это от специализации. Студенты-филологи отрабатывали испанский, хотя местный диалект настолько ярковыражен, что даже сами островитяне называют его кубинским. А журналисты и единственный историк (которым и был автор этой статьи) собирали материал для дипломов.

Длительность нашего пребывания колебалась от пяти до шести месяцев. Жили в превращенном в студенческое общежитие двухэтажном особняке, который раньше принадлежал то ли богатому кубинцу, то ли американцу, бежавшему с Кубы после победы революции в 1959 году. Расположен он в районе Мирамар, на авеню имени генерала Ласаро Карденаса – национального героя и президента Мексики.

Не спешите завидовать: в доме, рассчитанном на семью максимум из 5-6 человек, обитали не меньше 20 студентов. В комнате площадью около 15 квадратных метров жили сразу 8 практикантов. Спали на двухъярусных кроватях. Посередине комнаты стоял с трудом втиснутый туда стол со стульями – вот и вся наша мебель.

Первые две недели после приезда ночи были почти бессонные. Полноценно заснуть мешали жара и духота, а кондиционер – средство первой необходимости на Кубе за исключением может быть декабря-января – был студентам не положен. В сентябре погодные условия были такие, что с удовольствием носил бы с собой стационарный кондиционер, как фотоаппарат через плечо.

В течение полумесяца с момента нашего прибытия в Гавану походы по кубинской столице проходили практически перебежками – от одного места, где есть кондиционер до другого такого же. Невозможно было представить себе большего наслаждения, чем встать под струю дувшего из ящика ледяного воздуха и так стоять несколько минут ни о чем не думая, полностью растворяясь в блаженном чувстве возврата из «расплавленного» в привычное твердое состояние.

У каждой кровати был марлевый полог – от насекомых. Самыми страшными из них были «фирменные» кубинские кукарачи. Это огромные тараканы размером с большой палец руки (это если без усов, а если с усами – то и со средний). Они, правда, совершенно безобидны и со временем мы научились относиться к ним, как к воробьям, тем более, что они еще и летали, своей неповоротливостью и басовым жужжанием напоминая тяжелые бомбардировщики. Бывало, проснешься среди ночи оттого, что тебе кто-то грудь топчет: «А-а-а, это ты, кукарача».

Смахнешь его на пол и спишь дальше.

…бананы и посольская «скатерть-самобранка»

Питались мы в маленькой столовой, расположенной напротив нашего дома. На завтрак – жидкость белого цвета, по вкусу отдаленно напоминавшая молоко, но доведенного до такой степени обезжиривания, что по сравнению с ним пахта казалась сливками. К этому «напитку» прилагался еще маленький кусочек чего-то типа кекса, граммов на 100. На обед был традиционный рис с фасолью и кусочком курицы, а на ужин… фасоль с рисом. И так пять месяцев. Правда, все это было бесплатно.

Еще на завтрак нам обычно выносили ящик бананов. Будучи людьми советскими, привыкшими к тому, что за дефицит (а бананы во времена СССР относились к этой категории) нужно платить деньги и немалые, мы первый раз с опаской посмотрели на этот ящик. Чувство гастрономического вожделения, пробужденное возможностью исполнить детскую мечту и наесться досыта любимого лакомства, перебивалось нежеланием тратить на еду драгоценные песо (об этом немного ниже). Потом кто-то поинтересовался, а во что нам это обойдется?

Данный вопрос вызвал у кубинцев такое же удивление, как у нас: «Сколько стоит зимой в Москве килограмм снега?». «Да вы что, ребята, это ж бесплатно, ешьте, сколько хотите»,- был их ответ. И такой ящик появлялся на столе практически каждый день. Сколько съел тогда бананов, не считал, но после возвращения с Кубы лет двадцать на них смотреть не мог.

В ноябре 1984 года меня и еще двоих студентов попросили поработать переводчиками с поварами из российского посольства. Они готовили в гаванском Доме приемов банкет по случаю празднования очередной годовщины Октябрьской революции. Кубинские мастера паэльи и тортильи выступали там в качестве подмастерьев, роль которых сводилась лишь к точному выполнению инструкций, получаемых ими от российских коллег.

Два дня мы провели на огромной кухне, а там, где перевод, там и дегустация… Можно ли наесться до полуобморочного состояния? Теперь я знаю, что да. Представьте: после двух месяцев бананово-рисово-фасольной диеты вдруг иметь возможность есть до отвала морские и мясные деликатесы, разные салаты, изысканнейшие десерты…

Под конец рабочего дня, я и мои товарищи превращались в огромные, набитые всякой снедью, желудки. Они становились самостоятельными «Я», выдавливая из нас то, что делало нас «гомо сапиенс», оставляя лишь те отзвуки мозговой деятельности, которые были необходимы для управления одеревеневшими ногам, с трудом преодолевавшими дорогу от Дома приемов до коттеджа.

Когда простая стопка с водкой к вождям ведет «прямой наводкой»

День третий. В качестве особой чести нам разрешили поработать официантами (по-испански – «камареро») на приеме. В глухо шумящем море приглашенных выделялись два одетых в оливковую униформу «острова» – Фидель и Рауль. Вокруг них образовывались мощные «завихрения» из людей, желавших перемолвиться хоть несколькими словами с вождями Кубы. Пробраться к ним в порядке «общей очереди» не было никакой возможности, но мне помог мой «особый статус».

Взяв поднос с небольшими рюмками водки, с извиняющейся улыбкой и с нежной непреклонностью ледокола я стал пробиваться к Фиделю, который что-то кому-то говорил с сосредоточенно-суровым лицом. Вот до него осталась уже пара метров. Еще чуть-чуть и команданте возьмет с подноса рюмку, скажет мне «Спасибо», или благодарственно кивнет головой.

И этот крохотный знак внимания с его стороны станет «ниточкой», потянув за которую я может быть смогу вызвать его на разговор, с пулеметной скоростью протараторив, что я вовсе не официант, а студент Истфака МГУ, который пишет диплом по Мальвинскому кризису, а значит будущий высокопрофессиональный борец с «империализмом». Фидель проявит ко мне интерес, может что-нибудь скажет. Душа переполнилась предвкушением счастливого мига, но…

Команданте, скользнув краем глаза по подносу, махнул рукой: «Не надо». Всё! Понимающе улыбнувшись, я поменял «курс» на Рауля. Младший брат, а по совместительству министр обороны Кубы, стоял, как и старший, в окружении людей, правда в позе «животом вперед» и с добродушной усмешкой, которая обычно бывает у людей, слегка принявших «расслабительного».

Здесь ситуация была обратная. Завидев приближающегося официанта, Рауль сделал загребающее движение рукой: «Давай, давай сюда». Лучась радостью и теплом (совершенно, кстати, искренними), я в мгновенье ока оказался рядом с ним.

«Скажи, что ты от Рауля»

Сейчас, по прошествии почти тридцати лет, я уже не помню детали нашего разговора. В памяти остались лишь простота и приветливость младшего Кастро. Он спросил меня, чем я занимаюсь. Узнав, что пишу диплом по внешней политике Аргентины, тут же сказал, чтоб я позвонил Марио Пинейро – члену Политбюро ЦК Компартии Кубы (он отвечал за связи Кубы со странами Латинской Америки), сказал, что звоню «от Рауля» и чтоб он помог мне с документами и материалами. Я заверил министра, что непременно сделаю это.

Через какое-то время я действительно спросил своего хорошего знакомого, помощника посла, могу ли я позвонить Пинейро. Тот посоветовался со своим начальником. «Знаешь, – передал он мне результат разговора, – давай так: если Рауль вспомнит и спросит: “Ну, где этот студент, чего не звонит Пинейро?”, то тогда позвоним, а иначе не стоит». Рауль так и не поинтересовался…

Последнее самое яркое впечатление от того вечера: я со своей «охранной грамотой» в виде всё того же подноса выхожу в толпе людей следом за Фиделем после окончания банкета, стараясь в этом «броуновском движении» протиснуться поближе к команданте. В какой-то момент мне это удается. Более того, люди вокруг меня почему-то расходятся в разные стороны, но я этого не замечаю.

Мои глаза целиком сфокусированы на Фиделе, который прощаясь, обнимается с послом Константином Катушевым. Вот она, живая история, на расстоянии вытянутой руки! Вспышки фотоаппаратов. О, Боже! Только тут до меня дошло, что люди специально освободили пространство вокруг главного входа, чтобы официальные фотографы могли запечатлеть на его фоне еще один миг «нерушимой дружбы» СССР и Кубы. Но задний план испортил наглый «камареро», против которого это снимки будут теперь использованы, как вещественные доказательства.

Едва не уронив поднос, я метнулся в сторону. Заметили, не заметили?! Но фотографии-то не обманешь! Прошло несколько напряженных дней в ожидании вызова в посольство для неприятного разговора о нарушении протокола, субординации и прочее. Ничего.

Еще через два-три дня я осмелел настолько, что спросил у своего товарища – помощника посла, нельзя ли достать хоть один из тех снимков? Ведь среди снимавших были и посольские фотографы. Тот обещал поинтересоваться, но… видимо не предназначенные для печати изображения обнимающихся Фиделя и Катушева (да еще на фоне неизвестно кого, но с уставленным рюмками подносом в руках) были такими же секретными, как и снимки стратегических объектов, полученные с помощью разведывательного спутника. Этих без преувеличения исторических фотографий я не только не получил, но даже и не увидел.

Песо и диплотьенда

Получали мы 900 песо в месяц. Много это, или мало? Затрудняюсь сказать. Мы ничего не платили за жилье и питались в основном бесплатно, так что оставшиеся деньги шли на то, чтобы чувствовать себя на Кубе «комфортно». Разумеется, в те строго социалистические времена, пусть даже смягченные кубинской спецификой, которая осталась с тех времен, когда страна эта была «меккой» развлечений для богатых американцев, понятие «комфорта» не дотягивало даже до современного российского понимания этого слова.

Съесть в кафе пиццу или спагетти с соусом болоньеза… Обычная кубинская еда, а где бы вы в СССР в середине 1980-х годов могли отведать это блюдо? Посмотреть «Челюсти», или один из фильмов про Индиану Джонса (и это в любом городском кинотеатре, а не «под одеялом» в советской квартире по одному из единичных, неизвестно, как проникших за «железный занавес» видеомагнитофонов). Выпить бокал мохито, или дайкири под палящим солнцем у бортика бассейна одного из дорогих, оставшихся от американцев отелей. Как все естественно и незатейливо, правда?

Но в те времена бескомпромиссной борьбы с «разлагающим» западным влиянием на социалистическую мораль и образ жизни, подобные атрибуты данного «разложения» не подпускались бдительными партийными идеологами к советскому человеку. Почему? Да потому, что идеологи эти, будучи сами совершенно не уверенными в преимуществах социалистической системы, выстроили в своей голове схему ее грядущего апокалипсиса в соответствии с простой, как топорище логикой: «Сегодня пицца, завтра рок-н-ролл, а послезавтра: “Долой советскую власть!”». Но простому жителю СССР были неведомы ночные кошмары «верных ленинцев», а потому крайне дефицитные в Союзе вещи из повседневной жизни западного человека приобретали для него особую сладость и притягательность «запретного плода».

Был и еще один момент, не позволявший сравнить наши 900 песо с теми, которые получал рядовой кубинец. Нам выдавали специальную карточку (по-местному – «тархету»), по которой мы могли покупать продукты и товары на 300 песо в месяц в диплотьенде – кубинском варианте советской «Березки». А купить там можно было то, что обычный кубинец мог увидеть только в сладких грезах, или достать на «черном рынке» за очень большие деньги.

Полцарства за ананасовый компот

Но даже те оставшиеся «недиплотьендовские» 600 песо в месяц мы старались не тратить. Ведь по возвращению в СССР их можно было превратить в мечту каждого нашего соотечественника – чеки, которые являлись «ключами» к уже упомянутой «Березке» – этой советской «пещере Али-Бабы».

Пару месяцев я просто ходил в диплотьенду, прилагая максимальные усилия, чтобы следовать совету, полученному от одного опытного человека: присмотреться, прежде чем начать покупать, ибо изголодавшемуся по западному «дефициту» советскому человеку там было нужно абсолютно все. Потом не выдержал и купил сразу три банки ананасового компота, а через несколько дней еще одну. Их содержимое я до этого пробовал всего один, или два раза в жизни, но после этого оно стало у меня предметом вкусовых галлюцинаций.

В течение нескольких недель я подходил к холодильнику в нашем особняке, открывал его и просто смотрел на четыре банки, не решаясь к ним притронуться. Мне казалось, я сделаю это, и чудо исчезнет. Правильно кто-то подметил: предвкушение – это уже наслаждение. Потом как-то в очередной раз открыл дверцу и увидел только три банки. Мне стало ясно, что моим соседи по особняку надоело ждать, когда я переведу свое наслаждение ананасовым компотом из «астрального» во вполне реальное и они решили продемонстрировать мне, как это нужно сделать.

Намек был понят. Уже первую банку компота я доедал, почти давясь (такая она оказалась большая). Как обидно! «Втиснув» в себя в течение пары недель две оставшиеся банки, я наелся ананасовым компотом на всю жизнь. По крайней мере, это кушанье ушло из калейдоскопа моих грез, одновременно обеднив его пусть на маленькое, но яркое стеклышко.

Доллары и «Хочу домой!»

Помимо 900 песо мы еще получали 35 долларов в месяц. Это были полностью неприкосновенные деньги в том смысле, что никому из нас даже в голову не приходило потратить их на коктейль, или на что-то «недолговечное» типа бутылки дорогого виски. На доллары в валютных магазинах можно было купить «абсолютно» западные товары, не продававшиеся в диплотьенде (или продававшиеся там, но только в валютном отделе): японскую теле- и аудиотехнику, швейцарские часы, французские джинсы, или кроссовки, немецкую стиральную машину, да много чего еще.

За пять месяцев у меня накопилось 175 долларов. Умные люди подсказали, что за песо, превращенные в чеки, я в Союзе смогу купить в принципе тот же магнитофон, что и на Кубе за доллары. Поэтому я смотрел на то, чего в СССР почти наверняка не было. Мое внимание привлекли часы «Ролекс» за 81 доллар. Огромные, с водонепроницаемостью до 1000 метров (почему тогда уж не до дна Марианской впадины?) они и внешне напоминали батискаф.

Я «облизывался» на них почти до окончания своей стажировки, не решаясь потратить на их покупку около половины своего долларового состояния. Наконец, когда до отъезда оставалось всего ничего, я все же попросил мне их показать, чтоб хотя бы в руках осталась память от этого чуда.

Продавщица с сомнением глянула на мой внешний вид (майка и джинсы неопределенного происхождения) и спросила, действительно ли я хочу их купить. Постаравшись придать моему голосу максимальную уверенность, я ответил утвердительно. Она сняла часы с витрины и протянула мне. Но я уже не видел «Ролекс», ибо все внимание привлек их ценник.

На полке он лежал так, что браслет часов закрывал первую цифру суммы. 981 доллар – вот была их реальная цена (а я еще сомневался, покупать ли их за 81 доллар!). Я простил продавщицу за тот скепсис, с которым она смотрела на меня, как на потенциального покупателя этих часов.

Особняк, исследовательские центры и библиотеки, бесконечное хождение по улицам Гаваны, диплотьенда, бананы и ананасы, купания в многочисленных бассейнах под открытым небом, солнце, жара, походы в одни и те же валютные магазины не столько за покупками, сколько, чтобы «поласкать» свой взор их содержимым, снова особняк…. И так один месяц, другой, третий. При этом быть лишенным возможности принять нормальный душ из-за отсутствия горячей воды (зачем? – на Кубе ведь и так жарко), не видеть родных и друзей, не иметь личного пространства, выходящего за пределы кровати, на которой спишь.

Все это через три-четыре месяца стало сильно напрягать, перевешивая ту «диснейлэндовскую» радость, которую испытывали мы, оказавшись в такой красочной, необычной и недосягаемой для простого советского человека стране, как Куба. В январе 1985 года мы уже отсчитывали дни до запланированного на начало февраля отъезда домой, почти серьезно называя его «дембелем».

Прошло несколько лет после моего возвращения с Кубы, и я бы уже очень многое отдал за то, чтобы снова пережить хоть один из дней, проведенных там. Увы, жизнь складывалась так, что подобная возможность представилась мне только через 27 лет после окончания студенческой практики на Острове Свободы.

«И грянул гром»

Помните, у Рэя Брэдбери есть рассказ с таким названием? Путешественник во времени случайно изменил прошлое и когда вернулся в настоящее, то увидел, что все вроде осталось, как прежде, но при этом везде тоже присутствовали почти неуловимые изменения. Такое же чувство было и у меня, когда и вышел из здания аэропорта имени Хосе Марти в ноябре 2012 года.

Садимся в автобус, который должен развести нас по отелям. Внутри – сплошь туристы из России. Если в советские времена попасть на Кубу в качестве отдыхающих, да и командировочных тоже могли лишь особо благонадежные (как же – ведь Америка рядом), то теперь на остров 300-местные аэробусы возят столько же пассажиров и с такой же частотой, как когда-то Ил-86 – в Минеральные воды. Плати деньги и лети, визы не нужно.

Встречающий – Алехандро. Он бывший летчик авиакомпании «Кубана де Авиасьон», закончивший с красным дипломом Кировоградское летное училище. Русским владеет свободно. По специальности не работает – не на чем летать. Ему еще повезло – устроился гидом. С шутками, прибаутками он рассказывает нам основные факты из истории Кубы, о главных достопримечательностях Гаваны и о современной жизни на острове. Речь зашла о нехватке на Кубе продуктов и товаров первой необходимости.

«Это же социализм – в голосе его проскальзывают небрежные нотки. – При нем, знаете, всегда есть дефицит».

Оп-ля! Сказать такое, да еще во всеуслышание. 27 лет назад за такое высказывание ему бы быстро доказали, что при социализме нет дефицита, обеспечив ему гарантированное трехразовое питание за государственный счет в течение нескольких лет в «местах не столь отдаленных».

Чтобы установить контакт с сидящими в автобусе Алехандро проводит параллели между Гаваной и Москвой: «Это у нас, как сталинская «высотка», а это – как Красная площадь»…

– А что у вас как Болотная площадь? – спрашивает кто-то.

- Болотная площадь? – Алехандро выглядит озадаченным. – А что это такое?

- Скоро узнаете, – смеются несколько пассажиров.

– Это у нас, как у вас штурм казарм Монкада, – поясняет кто-то наиболее просвещенных. – У вас началось с Монкада, а у нас с Болотной. – После этих слов одобрительно смеется уже весь автобус.

Алехандро понимает, что разговор приобретает грани, которые могут его поранить сквозь защитную, но пока еще очень тонкую пленку наметившейся на Кубе либерализации, а потому переводит разговор на другую тему.

«Ведадо» – то, что надо?

Через полчаса езды по укутанным вечерними сумерками улицам Гаваны автобус останавливается около отеля «Ведадо». Из него выхожу я и еще один пассажир, прилетевший тем же рейсом. Швейцар услужливо распахивает перед нами дверь. Втаскиваем свои вещи в лобби, а потом на лифте на пятый этаж, где нас поселили на пару дней в соседних номерах.

Я не случайно выбрал трехзвездочный «Ведадо», хотя мог остановиться и в отеле получше. Во-первых, так я оказывался ближе к тем условиям, в которых почти 30 лет назад жил еще студентом. А во-вторых, вы не замечали, что все отели класса «люкс» примерно одинаковы, и лишь в тех, которые поскромнее начинает проявляться местная специфика? Происходит это потому, что четырех- и пятизвездочные должны строже соответствовать международным стандартам качества гостиничного обслуживания, в то время, как владельцы двух- и трехзвездочных могут позволить себе «расслабиться» и обеспечить постояльцу комфорт в соответствие с местным понятием этого явления.

Построенный еще при Батисте «Ведадо» и был рассчитан на неотягощенных крупными банковскими счетами американцев, приезжавших на Кубу с тем, чтобы напрямую, а не через «прослойку» в виде шикарного отельного номера вкусить местные радости и колорит. Мне казалось, что его стены должны еще хоть немного лучиться тем весельем и беззаботностью, которые источали его постояльцы до победы революции 1959 года. И может быть частица этого тепла передастся мне.

…Узкие плохо освещенные коридоры, мрачноватость которых почти не компенсируется яркими красками, в которые они выкрашены – на Кубе экономят электричество. Дверь из параллельных горизонтальных реек, косо установленных книзу – типичный тропический вариант. Комната под стать коридору – выкрашена в малиново-клубничный цвет, но освещается парой-тройкой маломощных энергосберегающих ламп, из-за чего в ней так же царит невеселый сумрак, так не соответствующий празднично-тропическому настроению, с которым переступил порог этого отеля. Стол и стулья, похоже, не менялись и не реставрировались со времен Батисты.

Маленькая ванная комната – не дать ни взять улучшенный вариант районной гостиницы в какой-нибудь глухой советской провинции: потускневший кафель, кран, источающий больше рычания, чем воды. Отодвигаю замызганную штору и невольно отшатываюсь – в ванне сидит огромный черный кукарача. Правда, через мгновенье присмотревшись вижу – это всего лишь отколотая эмаль, обнажившая пятно чугуна размером с пятирублевую монету. Чтобы принять душ, нужно «поколдовать» над переключателем воды, отыскивая то положение, при котором он все-таки «захочет» полить меня сверху, а не будет предлагать целиком влезть под кран.

Гаванская тьма

Игорь (так звали моего соседа) через сутки должен был отправиться на всемирно известный курорт Варадеро, я же – переселиться в гаванский отель «Монтегавана». Он был посовременнее «Ведадо», а главное, находился в Мирамаре – том районе, где в свое время и провел пять месяцев. С нетерпением жду встречи с Гаваной, а потому, несмотря на позднее время, решаю прогуляться. Ко мне присоединяется Игорь.

Ночная Гавана… Она осталась у меня в памяти потоками света, выплескивавшимися на улицы из витрин магазинов, кафе, окон отелей и домов, стайками молодежи – старшеклассниц в форменных укороченных юбочках горчичного цвета и белоснежных рубашках, и их сверстников в брюках и рубашках такого же цвета. Люди были одеты аккуратно, но довольно однообразно в духе социалистического «минимализма» в СССР в 1970-е годы. Во взглядах никакого напряжения, только спокойствие и доброжелательность.

Выходим из отеля. Улица почти не освещена. Ночной мрак разгоняют лишь питаемые энергосберегающими лампами подслеповатые вывески и стеклянные двери отеля и не то ресторанов, не то увеселительных заведений, в которых, впрочем, почти не было посетителей. Но главное люди…

Мы идем сквозь группы молодых людей и девушек, судя по внешнему виду толкущихся здесь без какой-то особой цели. Одежда – выставка «лейблов», своими размерами и вульгарностью более бы адекватно смотревшимися на заборе, чем на майках: «Версаче», «Дольче и Габана», «Кристиан Диор»… Впечатление, как от туземцев, нацепивших на себя невиданные ранее пенсне и пустые банки из-под «Кока-Колы».

Они ощупывают нас цепкими, оценивающими взглядами, как хищники добычу, да мы таковая для них и есть – иностранцы, наверняка «набитые» валютой. Сразу начинаются попытки вступить с нами в контакт: кто по-английски, а кто пытает счастье окликом «Эй, русо!». Вдруг найдется наивный из российской глубинки, все еще верящий тому, что ему рассказывали про Кубу и советско-кубинскую дружбу и поспешит в «объятия» кубинским «братьям».

Предвидя подобный вариант, Алехандро предупредил нас – никакого общения на улицах. Это все будет «прощупывание» нас с целью обмана и наживы. Но предупреждение явно лишне – нужно быть поистине прилетевшим из глубин космоса марсианином, чтобы в этих проявлениях «народной дипломатии» усмотреть хоть каплю дружелюбности, или желания помочь.

Кто-то пробует привлечь наше внимание свистом, а некоторые спрашивают, который час, хотя у самих на руке часы. Из темноты прямо навстречу нам выступают две девушки лет 18-20. Они улыбаются нам, как старым знакомым. «Хэлло, сэр!» В их глазах призыв и ожидание. Неужели прямо так, в открытую?! Нет, не может быть, наверное, показалось. Не реагируя, прокладываем с «каменными» лицами путь к более, или менее освещенной авеню.

На следующее утро наше изумление продолжилось уже при свете. Оказалось, что «Ведадо» расположен отнюдь не в гаванском варианте Гарлема. В шаговой доступности от отеля находится ряд правительственных ведомств, включая Министерство здравоохранения, Министерство труда и социальной защиты, Министерство сахарной промышленности, Институт гражданской авиации. Но главное, там же было расположено Министерство юстиции, буквально на ступенях, которого весь этот шокировавший нас «андеграунд» чувствовал себя весьма уютно.

«Гуд гёлз»

Не успели мы в первый день, а точнее – вечер нашего пребывания в Гаване выйти на освещенную авеню, как рядом с нами тут же засеменил небольшого роста, черный, как тропическая ночь, кубинец. «Ду ю уонт гуд гёлз, вери бьютифул гёлз?» (Хотите хороших девочек, очень красивых девочек – англ.), – вопрошал он, преданно заглядывая нам в глаза? Значит, минутой раньше не показалось. Извини, приятель. «Русо туристо…», ну а продолжение вы знаете.

Тогда я подумал, что мне просто «посчастливилось» нарваться на сводника, или на профессионального сутенера. Но через день я шел по «малекону» (гаванская набережная). Рядом со мной притормозил частный «коко-такси». Это – желтый трехколесный скутер с полукруглым кокпитом, отдаленно напоминающим кокосовый орех (оттуда и название). Рассчитан на перевозку трех человек, включая водителя.

За рулем «коко-такси» сидела темнокожая толстуха, своей массой и габаритами способная раздавить асфальтовый каток. На заднем сидении расположились две нимфы возрастом не старше выпускниц средней школы. Тыча пальцем в какой-то коттедж на другой стороне дороги, женщина на испано-английской смеси пыталась объяснить мне, что обе девочки готовы хоть сейчас отправиться туда со мной. Обе прелестницы сопровождали каждое ее слово одобрительными кивками, не переставая одаривать меня улыбками.

Этот «эскорт» сопровождал меня около минуты, после чего разозлившись на отсутствие реакции с моей стороны, толстуха сказал что-то резкое, а одна из девочек надула щеки, скривила лицо и сделала какой-то неописуемый жест рукой. Не знаю, что он означал, но почему-то мне кажется, отнюдь не то, что я самый умный и красивый на свете.

Тогда, в середине 1980-х годов, проституции на Кубе не было не только официально, но и почти реально. Явление это преследовалось властями достаточно жестко, а кроме того сдерживающим фактором была «революционная мораль», в то время еще не ставшая предметом насмешек. Существовали, правда, так называемые «Каса де висита» («Дом свиданий» – исп.). Это что-то вроде маленьких отельчиков, легко узнаваемых ночью по светящимся вывескам, на которых были изображены два сердца. В них пары могли снять комнату всего на несколько часов. Предполагалось, что они предназначены исключительно для желающих побыть наедине друг с другом молодых парней и девушек, у которых еще не решен «квартирный вопрос».

И потом, в течение почти двух недель моего пребывания на Кубе ко мне неоднократно подходили, или подъезжали на велорикшах девушки, улыбавшиеся мне, как доброму знакомому. Апофеозом моего «погружения» в эту новую кубинскую реальность стала такая картина: на перекрестке прямо на глазах у девушки-полицейского группа «жриц любви» активно ловила клиентов среди водителей и пассажиров проезжавших машин. Регулировщица все это видела, но не обращала на происходящее никакого внимания. Судя по всему, для нее это было нормальное явление.

Когда труженицы «любовного фронта» приближались ко мне с улыбками и пытались заговорить, я улыбался в ответ и просил разрешения их сфотографировать. Удивительно, но они соглашались. Попробуйте-ка сфотографировать их французских коллег на Пляс Пигаль, или в Булонском лесу. Можете остаться без фотоаппарата, который, если вам повезет, будет разбит о мостовую, а не о вашу голову.

А здесь – пожалуйста. Если уж сеньор не желает воспользоваться услугами кубинских девушек, то пусть хоть отдаст должное их красоте, запечатлев ее на пленку. Признание красоты не менее важно, чем деньги. Вот такое типично кубинское сочетание подростковой непосредственности с очень «взрослым» занятием.

«Социальная справедливость»

Это словосочетание стало одним из главных лозунгов и целей Кубинской революции. Нет больше капиталистов и рабочих, помещиков и батраков. Уравниловки тоже, конечно, нет, но разница в доходах подавляющего большинства кубинцев, не относящихся, разумеется, к высшей партийной и государственной элите, укладывалась в рамки понятия «социальной справедливости». Так было 27 лет назад. На какие-то продукты существовала карточная система, но многое можно было купить в обычных магазинах и по вполне доступным для простого кубинца ценам.

С тех пор многое изменилось. Была введена новая денежная единица «кук» (CUC), которая привязана к основным мировым валютам, в первую очередь доллару и евро. Обменный курс устанавливается Национальным банком Кубы. Если покупаете «куки» за доллары, то с вас берут еще и 10-процентный налог. Он существует только на американскую валюту. Такой вот своеобразный ответ Кубы на экономическое эмбарго США.

Итак, средняя зарплата кубинца – 15-20 «куков» в месяц. В появившихся недавно супермаркетах или по-испански «супермеркадо», где всегда есть покупатели, ассортимент товаров и продуктов сопоставим с диплотьендами из социалистического прошлого Кубы. Бутылка самого дешевого рома стоит там 3 «кука», а обычная 355-миллилитровая банка кубинского пива – 1 «кук».

Таким образом, обычный кубинец может позволить себе купить на всю свою месячную зарплату 5-7 бутылок низкосортного рома, или 15-20 банок пива, после чего у него не останется денег даже на сухарь, чтобы заесть все это «великолепие».

Отрада «супермеркадо»

Я несколько раз заходил в них. Внутри – обычный столичный магазин уровня «Перекрёсток», или «Алые паруса». Ассортимент и стоимость продуктов вполне соответствует покупательной способности российского среднего класса, включая его низшую «пограничную» прослойку, за которой начинается уже малообеспеченность. В общем, ничего особенного.

На входе обязательно стоят охранники, которые заставят вас сдать даже барсетку – а вдруг вы в ней вынесете коробок спичек или чуть большую по размерам коробочку сока? Что поделаешь – воровство на Кубе стало почти официальным видом экономической деятельности населения.

Я купил в одном из супермаркетов пару бутылок местного ликёра. Когда стоял в очереди сделал украдкой несколько снимков (фотографировать там запрещено) того, что клали некоторые кубинцы на резиновую ленту, подтягивающую их покупки к кассирше. Прямо передо мной дородный мужчина, по виду стопроцентный кубинец выложил за свой «улов» 190 «куков» – среднегодовую зарплату врача, инженера, или учителя.

Потом я еще посидел у выхода из супермаркета, делая вид, что что-то налаживаю в фотоаппарате, а на самом деле незаметно фотографируя тех, кто выходил, толкая перед собой доверху набитые тележки. На их фигурах, одежде, походке, лицах было написано на всех языках: «Жизнь удалась!».

…За углом магазина сидела пожилая женщина. Она, ни от кого не таясь, держала в руках маленькую картонную коробку и по тому жалостливо-просительному взгляду, с которым провожала посетителей этого острова изобилия, можно было догадаться, что она хочет. Я так же незаметно сфотографировал ее, пошел было дальше, но потом вернулся и положил в коробку «кук».

Нищета в законе…

Осталась, правда, система государственных магазинов, где продаются основные продукты питания по очень низким ценам. Каждый кубинец имеет, так называемую «либрету» – карточку-книжечку с отрывными купонами, по которой по очень низкой цене может купить десять куриных яиц в месяц, 6-7 фунтов риса, фунт фасоли, сколько-то сахара, рыбы, курятины и еще какие-нибудь недорогие продукты. Есть еще молоко, но это только для детей, или тех, кому это положено по состоянию здоровья.

Я несколько раз заходил в такие магазины. Как правило, это полутемное помещение (не тратить же электричество на пункты спасения от голода). У покупателей и продавцов одинаково сумрачные лица, при этом они словно стыдятся смотреть друг на друга. На полках не больше десятка наименований с ценниками – целлофановые кулечки с белым содержимым (наверное, сахар), холщевые мешочки с чем-то сыпучим внутри, бумажные коробки типа тех, в которых продаются сода, соль, или какой-нибудь концентрат, куриные яйца в традиционном картонном поддоне и несколько банок консервов.

Прошу прощения за то, что почти не использую цифр, отражающих количество и стоимость «пайка для выживания». Дело в том, что мне так и не удалось получить их от местных жителей. Они пожимали плечами, часто говорили «примерно», подчеркивали, что не пользуются «либретами», и вообще очень смущались, отвечая на мой вопрос. Понятно почему. Кому приятно сознаваться в собственной нищете.

…и вне закона

Мне нечасто приходилось встречать на улицах Гаваны откровенных попрошаек, хотя при таком «минимально гарантированном» прожиточном уровне, как на Кубе, их должно было бы быть больше. Во всяком случае, в Москве, которая по уровню обеспеченности превзошла не только столицу «Острова свободы», но, пожалуй, и весь остров, это куда более распространенное явление.

Почему так – не знаю. Молодым легче «выплыть» в новых экономических условиях, поэтому среди «тех, кому до 30-ти» мне не попадались ходящие по улицам с протянутой рукой и мольбой в глазах. Кроме того, власти, вероятно, достаточно жестко преследуют местных жителей, которые портят имидж «благополучия» Кубы.

А что касается людей старшего поколения, которые, как правило, первыми падают в холодную «воду» нищеты с тонущего «корабля» социализма, то унижение бедностью видимо еще не до конца додавило в них остатки гордости, которую они так упорно взращивали в своей душе, начиная с 1959 года. Когда после десятков лет пребывания в статусе бесправного «обслуживающего персонала» европейских и американских толстосумов (по крайней мере, так себя многие кубинцы тогда воспринимали), они вдруг ощутили себя Давидом, победившем Голиафа.

Фанфары этой победы звучали тем громче в душе жителей острова, что у «Голиафа» этого было две головы: одна – диктаторский режим Батисты, а другая – зависимость Кубы от Соединенных Штатов. И заглушить эти «трубы» попрошайничеством, было бы все равно, что заставить оркестр «Титаника», скрашивающий последние минуты жизни многих пассажиров, замолчать до того, как корабль скрылся в ледяной пучине.

Но «бомжовствующие» кубинцы мне попадались и довольно часто (и это опять же резкий контраст с Кубой середины 1980-х). Стиль одежды – «непонятно что», степень ее поношенности – «на полдороге к свалке», осмысленность действий, выражения лица – «надо что-то делать, чтоб не сочли за мертвого». Многие из них собирали пустые банки из под пива, или кока-колы, плющили, складывали в мешки и куда-то шли дальше.. Куда? Наверное, к новым банкам, наполнявших их карманы грошами, а жизнь содержанием.

Удача Сильваны

А кто же эти «новые кубинцы», тратящие за один поход в «супермеркадо» годовой доход среднестатистического жителя Острова Свободы? На Кубе разрешили свободное предпринимательство (гостиничный бизнес, общепит, народные промыслы), правда, пока в очень ограниченных масштабах. Плюс, конечно, коррупция.

Я несколько раз заходил на Ремесленный рынок, расположенный в гаванском порту. Огромное здание, напоминающее бывший вокзал, поделенный на небольшие клетушки. В каждой из них свой магазин, или правильнее сказать, лавка. Изделия местных мастеров столь разнообразны и привлекательны, что нужно прилагать немалые усилия для спасения собственного кошелька от желания купить всё.

Но не меньше содержания лавок меня интересовали люди, которые там работают. Кто они, сколько получают? Она из продавщиц – стройная улыбчивая мулатка модельного типа привлекла мое особое внимание. Мы разговорились.

Ее звали Сильвана. По образованию педиатр. Проработала несколько лет по специальности. Вышла замуж, родила ребенка. С мужем рассталась и, как я понял, помощи от него, по крайней мере, материальной, никакой нет. Обеспечить себя и ребенка на 15 «куков» в месяц было практически невозможно.

Нашла работу у владельца небольшой сувенирной фабрики. Лавка, в которой она трудится, приносит (тут Сильвана замялась, но поскольку я никак не походил на тайного агента налоговой полиции, то она все-таки сказала) 170-190 «куков» в месяц. Из этой суммы ей перепадает около 30 «куков». Считает, что ей очень повезло.

«Для того, чтобы здесь работать нужно обязательно иметь диплом о высшем образовании, – невесело усмехнулась она. – Тут на рынке выпускники почти всех кубинских ВУЗов. Есть, кстати, и те, кто учился в Москве».

Незнакомец «испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту». Эта фраза из «Мастера и Маргариты» невольно мелькнула в моем сознании, когда я после слов Сильваны окинул взглядом рынок. Нет, у меня не было того же чувства, что у Воланда, хотя, наверное, увидеть инженеров, врачей, учителей, или архитекторов, торгующих магнитиками на холодильник, или игрушками из черепашьего панциря не менее страшно, чем «атеистов».

Почему их судьба легкой тенью скользнула по моей душе, не накрыв ее тягостным сумраком сочувствия? Наверное, потому, что сочувствие это выгорело в 1990-е, когда я видел на российских продуктовых и вещевых рынках таких же выгнанных голодом из своих профессий интеллектуалов. Они радовались каждому проданному килограмму помидоров или отданной почти за бесценок китайской тряпке так же, как в свое время опубликованной статье, вылеченному пациенту, или удачному техническому решению.

Зов Варадеро

Всемирно известный курорт Варадеро это одновременно и «бриллиант» и «золотая жила» Кубы. Один из основных доходов в казну острова идет от туризма, значительная часть, которого сосредоточена именно в Варадеро. Это – океан, солнце, пляжи, пальмы, да и вообще так недостающее жителю средних широт буйство тропического великолепия, отогревающего тело и душу от серого неба, ненастной погоды и урбанистического ландшафта.

Я был в Варадеро в конце 1984 года. Тогда меня вместе с остальными советскими студентами посадили поздно вечером на автобус и отвезли на этот курорт. Дорога заняла около трех часов. Приехали ночью и разместились в каком-то домике. Присутствие океана угадывалось только по шуму прибоя, доносившегося из темноты.

Если есть на свете сказка, то на следующий день мы в нее окунулись и в прямом и в переносном смысле. Спокойная гладь океана, песок на пляже такой чистый и мелкий, что хоть в песочные часы насыпай. В теплой, лазурной воде дно просматривалось до глубины метров тридцать. Катание на лодках, игра в пляжный волейбол… В этом раю мы провели целые сутки. После этого жизнь моя разделилась на «до» и «после» Варадеро.

Неудивительно, что 27 лет спустя я снова захотел испытать те же ощущения. Памятуя о том, что аскетизм жилища (нас студентов поселили ведь более, чем в скромном домике) не мешает наслаждаться океаном, солнцем, пляжем и природой, я попросил что-нибудь попроще, «без излишеств». И действительно, зачем «пятизвездочные» условия человеку, который собирается проводить в них, в лучшем случае ночь? Мне предложили недорогой трехзвездочный «Вилья Карей». «Вилья» по-испански значит вилла. Жить на вилле?! Я с готовностью согласился.

В цивилизованных странах разница между «звездами» отелей заключается в количестве, но не в качестве услуг. В трехзвездочном отеле в отличие от пятизвездочного может не быть бассейна, включенных в стоимость проживания завтрака, фитнесс-комнаты, или интернета. Но чистота номеров, включая качество и свежесть ремонта, стерильность и белоснежность белья, не говоря уж о работе всего того, что связано с водой и электричеством, так же гарантированы в трехзвездочной гостинице, как и в пятизвездочной.

Я был уверен, что Куба придерживается тех же стандартов. А разве могло быть иначе? Ведь с точки зрения важности туризм для страны источник даже не жизни, а выживания. Значит, Варадеро за прошедшие 27 лет, безусловно стал таким же воплощением грез любителей солнечно-пляжного времяпрепровождения, как Флорида, или Калифорния, а может даже еще и лучше.

Мираж Dolce Vita

Я остался последним в автобусе, который развозил туристов по отелям Варадеро. Извилистая дорога пошла вдоль канала. За одним из поворотов она немного отошла от воды, и освободившееся пространство оказалось заполненным активными дорожными работами с использованием тяжелой техники.

Дым и шум стояли такие, что порой казалось, будто едешь через стройплощадку. «Вот “весело” было бы тут отдыхать»,– подумал я, одновременно испытывая облегчение, оттого, что это свидетельство «улучшения» дел на Кубе останется где-то позади.

Автобус остановился так раз напротив грохочущего грейдера. Водитель вытащил мой чемодан из его чрева и махнул рукой в сторону двухэтажной постройки метров в двадцати от дороги: «Там рецепция». Я направился к зданию. По дороге оглянулся назад. Висевшее в воздухе облако пыли придавало придорожному ландшафту пастельные тона.

Через несколько минут с формальностями было покончено, и темнокожий кубинец потащил мой чемодан к одной из вилл.

Вилла… Стоящий в окружении пальм, или тропических растений небольшой белоснежный домик с ненавязчиво-кокетливыми изысками в архитектуре, призванными подчеркнуть его жизнерадостность. Загорелые обитатели особняка весело плещутся в бассейне, или утомленные блаженством лежат на топчанах вдоль его бортика, потягивая через трубочку из запотевших бокалов свежевыжатый апельсиновый сок. Яркое солнце, голубое небо, расслабляющий зной, да много чего еще… Порой, чтобы не перечислять все эти благости, просто говорят: «Рай на земле».

То, что я увидел, так же отличалось от стереотипного образа виллы, как ночной кошмар от сладкого сновидения. Переменной этажности (2-3 этажа), небольшой дом неопределенного желтовато-грязного цвета. Почти везде видна вспучившаяся, потрескавшаяся, или откровенно облезающая краска. Вдоль побережья выстроились еще несколько таких же домов.

Несмотря на день, вокруг ни души. Никто не выходит из этих вилл в шортах и майках, с надувными дельфинами и крокодилами в окружении счастливо щебечущей ребятни.

Окружающая дома зелень с выцветшими проплешинами коротко подстрижена. Сделано это было для отдыхающих, но их отсутствие придает растительному «ковру» одинокий и сиротливый вид.

В холл попадаем через дверные проемы без дверей – заходи, кто хочет. Поскольку людей там нет, то это делает налетающий с океана ветер. В некоторых окнах отсутствуют стекла – то ли выбили, то ли их там изначально не было.

Мой провожающий затащил чемодан на второй этаж. Попробовал ключом одну дверь – не открывается. Попробовал другую – то же самое. Интересно, он что, не знает от какого номера этот ключ? Снова стал пробовать первую дверь, но при этом подналег на нее плечом.

Открылась!

Отдаю кубинцу мелочь, после чего он тут же исчезает. Оглядываюсь. Двуспальная кровать, над которой висит грязный кондиционер доисторической модели. Вид у него такой, будто лет тридцать все постояльцы этой комнаты регулярно били об него бутылки. На потолке «царапают» глаза пятна от отвалившейся штукатурки. Такое ощущение, что последний раз на «вилле» делали ремонт еще до победы революции в 1959 году.

Вскоре выясняется, что в комнате работает только одна розетка, а в ванной и умывальнике краны горячей воды не извергают ничего, кроме утробного урчания. За окном постепенно темнеет. Включаю настольную лампу – единственный источник света в номере, не считая энергосберегающих светильников в коридоре и в ванной. 40 «свечей», да еще под абажуром не столько разгоняют сумрак, сколько наполняют комнату зловещими тенями.

Стою посередине своей временной обители, все сильнее ощущая неестественность, или даже нелепость собственного положения. Куба, Варадеро… Где звуки зажигательного «калипсо», где отблески огней и приглушенный шум ночной жизни, который должен был бы доноситься из наполненных туристами торговых лавочек и ресторанов? Где хлопанье дверей автомобилей, привозящих все новых гостей на этот праздник жизни? Куда, чёрт побери, можно, наконец, пойти, чтобы выпить стакан «Куба Либре», или съесть кусок пиццы?

Дожить до рассвета

Похоже, я один во всем доме, или даже на всей окружающей территории. Собираюсь с духом, чтобы проверить – а вдруг окажусь прав? Наконец, решаюсь спуститься вниз. Меня окутывает чернота пустого, продуваемого насквозь холла, слегка разбавляемая светом луны и редких уличных фонарей, горящих где-то в ночи.

Выхожу на улицу, иду вокруг дома. Так и есть. Только из моего окна виден подслеповатый отсвет настольной лампы. Во всех других темень. Но где-то метрах в пятидесяти стоит довольно большое здание. Там огни и заметно какое-то движение. Подхожу к нему. Это – главный корпус.

На первом этаже – лобби со столиками и бар. Внутри действительно есть люди. Тусклый свет, музыка, телевизор. Слышна русская речь, но с характерным провинциальным диалектом и лексикой, которые очень гармонируют с провинциальностью обстановки. На всем – столах, стульях, диванах, барной стойке и даже на безучастном лице бармена – лежит отпечаток того, что называют «секонд хэнд»: что-то старое, слегка обновленное для продажи, но уже давно вышедшее из моды и употребления.

На креслах, выставленных на веранду, сидят нога на ногу девушки в коротких юбках. У каждой в руке бокал, или длинный стакан. На лицах выражение, будто они упорно пытаются убедить себя, что попали в рай.

Но это лучше, чем пустынность моего нынешнего пристанища. Сейчас уже поздно говорить о переезде – никого из служащих нет, а завтра любой ценой постараюсь поселиться здесь. Возвращаюсь в номер. С сомнением пробую наружную дверь. Мало того, что в закрытом состоянии она люфтирует почти по сантиметру в каждую сторону, так еще и сделана из материала, больше напоминающего картон, чем дерево.

Накидываю дверную цепочку и внутренне усмехаюсь: вся эта «преграда» на пути проникновения в мой номер может вылететь вместе с дверным коробом от удара ногой средней силы. Радости это не добавляет. Сразу вспоминаются «андеграунд», который я увидел в первый день своего нынешнего приезда на Кубу, а также предупреждения самих же кубинцев о том, что в темное время в безлюдных местах лучше не появляться.

А тут – «богатый» иностранец, один, вокруг ни души. Есть от чего прийти в возбуждение местным любителям легкой наживы. Полицию не вызовешь. Единственный телефон – на рецепции в главном корпусе.

Что ж, лучший способ избавиться от невеселых мыслей – поскорее заснуть. С сомнением смотрю на кровать – чистое ли белье? Но выбора все равно нет. Гашу свет. Вместе с мраком на меня наваливается чувство одиночества, которое только усиливается шумом волн. Так, наверное, чувствовал себя Робинзон в первую ночь на необитаемом острове.

«Всё включено», или приятного аппетита!

Наступило утро. Лучи тропического солнца помогли разогнать муть, оставленную в душе первым впечатлением от «Вильи Карей». В конце концов, меня ждет теплый океан, золотистый песок, а может быть интересные знакомства и общение. Вперед!

Первым делом иду на завтрак. Его, как обед и ужин, предлагают в ресторане при вилле. Стоимость еды включена в стоимость проживания. Ешь – не хочу.

Предвкушая кубинские деликатесы (свежие фрукты, рыбу, сыры) захожу в ресторан. Прямо с порога оцениваю его «западный» вид. В центре находится некая конструкция, представляющая из себя пятиугольник, каждая грань из которого – стол, уставленный лотками с закусками. Внутри пятиугольника стоит повар, что-то поджаривающий на сковороде-поддоне.

В глазах рябит от многоцветия снеди, разложенной на подносах. Ну, сейчас «оторвусь»! Что это?!

В нос ударяет резкий запах. Я принюхиваюсь, отказываясь верить собственному обонянию. Не может быть! Ноздри густо забивает самый настоящий аромат помойки. Ну, чтобы быть совсем точным – такое ощущение, будто засунул голову в бак с пищевыми отходами.

Осторожно, словно ступая по минному полю, захожу в ресторан. Опасливо подхожу к пятиугольнику. Сомнений быть не может – запах идет от него и еще из раскрытой двери кухни. Как же это? Смотрю вглубь ресторана. Там у стеклянной стены, за которой открывается гладь океана, едят за столиками несколько человек, включая ребенка. Неужели они не чувствуют этого ужасного запаха, или запах сам по себе, а качество пищи – само по себе?

Присматриваюсь к пятиугольнику. На одном лотке лежит что-то тёмное, покрытое сыром, который больше похож на обветренный, чем на запеченный. На другом – какое-то подобие плова. На третьем… неужели вобла? Смотрю внимательнее – нет не вобла, а свиная строганина, зажаренная до сушеного состояния. На четвертом лотке – куски курятины, выглядящие так, будто их достали из банок с собачьими консервами. На пятом – какая-то наполовину съеденная, насквозь прожаренная огромная рыбина. Рядом расположились слегка позеленевшие куски ветчины и такого же оттенка половинки яиц, сваренных вкрутую.

Дикость этой кулинарной эклектики на какое-то время затмила даже запах, который она источала. Ведь большинство их этих блюд не подают к завтраку. Как же они оказались тут утром?

Ответ на этот наивный вопрос я получил за обедом и ужином. На лотках выставлялись те же самые блюда, которые обитали в этих металлических емкостях до тех пор, пока не съедались полностью. А уж сколько уходило на это времени – Бог знает. Видимо поэтому кубинские повара старались максимально прожарить еду, чтоб обеспечить как можно более длительный срок ее хранения. Но, судя по запаху, подобный способ «консервации» был все-таки недостаточно эффективным.

…В тот первый день приобщения к «шведскому столу» «Вильи Карей» я смог подавить чувство брезгливости лишь настолько, чтобы выпить йогурт и стакан чая. Пил, стараясь думать только о напитке, ибо и то и другое мне вынесли в заляпанных какими-то белесыми пятнами стаканах. Хочется верить, что от высохшей воды, не вытертой после мойки.

Потом, когда уже вернулся в Москву, достал из чемодана толстовку. Я одевал её на Кубе всего пару раз, один из которых – в том ресторане. По квартире расползся запах то ли коммунальной кухни, то ли школьной столовой. Не могу сказать, что он вызвал у меня чувство ностальгии по «Вилье Карей».

О пользе стереотипности мышления

В ресторане меня ждал еще один сюрприз, правда, весьма приятный. Там я встретил… Игоря, того самого с которым остановился в отеле «Ведадо» в Гаване. Мыслимо ли такое совпадение! Только двое с одного рейса выбрали один и тот же отель – сначала в Гаване, потом в Варадеро.

Шутя и сокрушенно качая головами по поводу нашего одинакового хода мыслей: «комфорт – дело десятое, главное – солнце и море», нам было легче воспринимать окружающую обстановку. Тем более, что солнце было, а вот «море» в виде слегка штормящего и не очень теплого в конце ноября океана, не позволяло нам до конца ощутить себя попавшими в тропический «рай».

Через день я, правда, немного привык ко «все включено» и стал брать хорошо проваренный фасолевый суп, или яичницу. Мне также удалось переехать в главный корпус, где моими соседями были, по крайней мере, не только завывание ветра, шум волн и сумрачное безлюдье. Так и прожил три дня на вилле, уезжая с которой с усмешкой вспоминал свои «доприездные» сожаления о том, что взял отель на Варадеро на такой короткий срок.

Напомню: «Вилья Карей» – это только «три звезды». Впрочем, мне довелось пожить в трехзвездочном «Монтегавана». Может потому, что «Монтегавана» – это все-таки столичный отель, расположенный в самом фешенебельном районе Гаваны – Мирамар, или оттого, что он является практически единым комплексом с четырехзвездочным «Мирамар Оксиденталь», но «Монтегавана» отличалась от «Вильи Карей», как небо от земли.

Современное, окрашенное в теплые тона здание, выстроенное в стиле «хай-тек» таким образом, что окружающая отель среда является частью его внутреннего пространства, постоянно наполняя коридоры солнечным светом, свежим воздухом, или шумом тропического дождя. Вышколенные консьержи, никогда не покидаемая рецепция, бар в холле, чистые, ухоженные номера с телефонами, интернет в лобби и отсутствие столпотворения, несмотря на явную популярность отеля. Постояльцы «Монтегаваны» имею право пользоваться бассейном и теннисными кортами «Мирамар Оксиденталь».

Правда, и стоил номер в «Монтегавана» почти в 1,5-2 раза дороже, чем на «Вилье Карей». На этот раз у меня были включены только завтрак и ужин, которые мне предлагались в «Мирамар Оксиденталь». Ничего не могу сказать – ассортимент был великолепный. Но… несколько раз, беря на раздаче тарелку, я ощущал пальцами жир, оставшийся от ее предыдущего использования. Другие тарелки из стопки были такими же.

Однажды мне пришлось видеть, как возмущенные постояльцы вызвали кого-то из администрации и потребовали отправить на перемойку целую партию тарелок, еще не остывших после посудомоечной машины. И это ресторан четырехзвездочного отеля!

Не знаю, может быть в пятизвездочных отелях такого нет. Там не только хрустящие белоснежные простыни, но и посуда чистотой своей напоминающую ту, которая еще не успела покинуть полки магазинов. Но в четырехзвездочном отеле, видимо, отмытые до зеркального блеска тарелки – это уже «излишества». Вкусная, разнообразная еда, бассейн, выступления самодеятельных ансамблей по вечерам в лобби – и хватит. Что вам еще нужно?

А я иду, шагаю по Гаване

Говорят: «Первое впечатление – самое верное». Почему? Ведь оно, как правило, довольно поверхностное. Но нередко скользнувший по человеку, предмету или явлению взгляд может выхватить какие-то многоговорящие детали и особенности, которые потом утонут в море информации, полученной при более детальном изучении объекта внимания. Так картина импрессиониста, которую расслабленный взор воспринимает завершенным произведением, теряет свою целостность и начинает казаться хаотическим нагромождением красок и мазков, когда в нее начинаешь вглядываться.

Тогда, почти 30 лет назад, пешеходные переходы по Гаване были у меня и остальных советских студентов основным средством передвижения по столице Кубы. Не то, чтобы мы очень любили передвигаться на «своих двоих» – просто не хотели тратиться на такси и не слишком были знакомы с работой и маршрутами местного муниципального транспорта. Дойти куда-либо, вычисляя расположение этого места по буквенным и цифровым обозначениям улиц (на Кубе лишь главные из них носят собственные имена), было проще, чем выяснять, куда идет тот, или иной автобус (по-кубински «гуа-гуа»).

Что тогда сразу бросилось в глаза? Особняки в испанском колониальном стиле, словно сошедшие со страниц произведений Лопе де Вега, перемежались с современными домами в 20-25 этажей. С точки зрения советского человека середины 1980-х, еще не знакомого с сорняковым зарастанием российских городов многоэтажной точечной застройкой, здания эти вполне «тянули» на небоскребы.

Индивидуальность облика и расцветки этих «высоток» позволяли глубже ощутить унылость принятого в СССР типового строительства, «воспетого» в фильме «Ирония судьбы, или с легким паром!». Некоторые напоминали в плане раскрытые книги, некоторые – трехспицевое колесо без обода.

Даже простые параллелепипеды несли на себе печать новаторства и эксперимента их архитекторов. Порой казалось, что современную Гавану строил из кубиков ребёнок, который складывая из них здания, давал полную волю своей фантазии. На набережной возвышался роскошный «торт» отеля «Националь» кофейного цвета.

Все это было создано, разумеется, до революции 1959 года и тогда, через 25 лет после ее победы уже носило на себе пусть и не ярко выраженный, но достаточно заметный отпечаток «народное – значит ничьё». Здания, призванные соответствовать стандартам вышколенного американского качества поддерживались по принципу: «покрашено, штукатурка держится, стекла вставлены – и нормально».

Такое впечатление производили машины такси в советские времена: автомобиль «на ходу» и выглядел нормально, но подойдешь поближе и видишь – наскоро выбитые и закрашенные вмятины, кое-где на кузове уже видна сквозная ржавчина, прокуренный, обтрепанный салон…

«Малекон»

Эта набережная – один из символов Гаваны. Многие рекламные снимки кубинской столицы сделаны с нее: изгибаясь, она позволяет делать панорамные кадры города на фоне океана.

Днем на «малеконе» почти никого нет. Это, впрочем, не удивительно. Набережная – красивейшее место Гаваны, но не относится к ее деловой части. Рыбаки, туристы, да в выходные дни прогуливающиеся кубинцы – вот и все ее обитатели. С одной стороны шум волн, с другой – гул моторов и шорох шин, проносящихся автомобилей.

Идти по «малекону» нужно осторожно. В некоторых местах верхушки пенистых гребней перелетают через парапет и шлепаются на тротуар, постепенно покрывая его слизью. Наступишь на такое место, и ноги поедут в разные стороны, как по маслу. Дальше может последовать хорошо известный всем сценарий «Шьёрт побьери!» из «Бриллиантовой руки»: весьма болезненный удар «нижеспинной» частью о бетон.

В тот «студенческий» приезд на Кубу прогулки по «малекону» помогали перенестись в другое, неведомое советским людям измерение. С одной стороны материальное присутствие Запада в виде оставшихся от испанцев и американцев зданий, с другой – теплый бриз, дующий с лазурной глади Мексиканского залива, который отделяет Гавану от Соединенных Штатов лишь ста пятьюдесятью километрами. Привыкшему к «Железному занавесу» человеку это казалось нереальным.

Вдоль набережной тянулся крупный спортивный комплекс: несколько бассейнов, вышки, теннисные корты, футбольный стадион. Там постоянно клокотала жизнь – кто-то плавал, прыгал, бегал, играл. В основном, конечно, молодежь. По вечерам «малекон» украшался огнями окон, рассыпавшимися по темным силуэтам зданий.

Ноябрь 2012 года. Иду по такой знакомой набережной. Вроде всё, как тогда – солнце, океан, машины, редкие прохожие. Нет, не всё…

Вот знакомый спортивный комплекс. Стадион зарос невысокой травой и, судя по всему, не используется. По нему, мимо разрушающихся трибун изрисованных пульверизаторными творениями местных живописцев, без особого энтузиазма бегут по разным сторонам двое людей средних лет – мужчина и женщина. По виду – явно приехавшие из какой-нибудь западной страны.

Ни в одном из бассейнов нет воды, если не считать жидкости болотистого цвета, скопившейся у них на дне. Игнорируя предупреждение, взбираюсь на десятиметровую вышку. Лучшей смотровой площадки не найти. Оглядываюсь – везде пусто. Лишь на одном из кортов несколько мальчишек играют то ли в теннис, то ли в лапту.

«Ривьера»

Спускаюсь, иду дальше. Отель «Ривьера» – одна из «жемчужин» набережной. Он напоминает раскрытую книгу зеленоватого оттенка. Был заложен в середине 1950-х годов, как самый роскошный отель Карибского архипелага. И через 25 лет после революции от него исходила аура гламура и благосостояния «высшего общества».

Среди «визитных карточек» «Ривьеры» – его бассейн под открытым небом, один из самых крупных в мире. Он помнит тела голливудских звезд плескавшихся в нем. Среди них мировая рекордсменка по плаванию в 1930-е годы и киноактриса Эстер Уильямс.

Его конфигурацию описать практически невозможно – настолько она сложна. Соединяющиеся между собой разноуровневые ванны, каждая из которых имеет вдобавок индивидуальную форму и размер. Вытекающие из них «реки» и «протоки». Каждый приближавшийся к ним, даже если это был обычный прохожий, ощущал себя оказавшимся вблизи Эдема.

Так было в середине 1980-х годов. В ноябре 2012 года снова подхожу к «Ривьере». Здание все то же, только воды в бассейне, судя по рассохшейся краске на его дне и стенках, уже давно нет.

Неподалеку от «Ривьеры» находится детский сад, или городок. Он очень веселый – разноцветные миниатюрные постройки, мозаичные скульптуры, на входе непременный бюст национального героя Кубы Хосе Марти. Но детей почему-то не видно. Странно: ведь будний день. Родители на работе, а где быть детям, кроме как не в детском саду?

Потом мне еще несколько раз в течение недели довелось пройти мимо этого городка. Никаких перемен, все так же ни души. Картина куда более неестественная и неуютная, чем пустой магазин или ресторан. Ведь в тех местах «царствуют» взрослые, а их вкусы и интересы переменчивы, но покажите мне малышей, которые когда-нибудь не захотели бы играть на детской площадке.

Далее вдоль «малекона» встречаются одно- двухэтажные жилые постройки, в которых смутно угадываются бывшие особняки. Чем ближе к ним, тем более жуткое зрелище они производят. В некоторых местах площадь пятна отвалившейся от стен штукатурки измеряются квадратными метрами.

Обитатели больше похожи на членов цыганского табора, поселившихся в заброшенном доме. Одетые в полулохмотья мужчины, женщины и дети. Вдоль больших балконов (это типично для Гаваны) на веревках сушится разноцветное тряпьё. Оно напоминает сигнал, натянутый между мачт корабля. Что это: «Погибаю, но не сдаюсь»?

«Гавана Либре»

Тогда, в середине 1980-х, он был, наверное, самым ярким символом «западности» Кубы. Сквозь висящую на верхушке фасада этого отеля вывеску «Гавана Либре» (Свободная Гавана) словно проглядывало его прежнее название «Хилтон» – такую ауру «буржуазного» довольства и добротности он излучал.

Это, впрочем, неудивительно – ведь построенный в конце 1950-х годов отель этот был самым высоким и одним из самых шикарных в Латинской Америке. Казино, бары, пабы, бассейн на крыше были «протокольным» местом сосредоточения местной и приезжей знати.

Перешагивая в середине 1980-х годов порог «Гаваны Либре» советский человек попадал в незнакомый ему мир. Прохладные полупустые холлы, наполненные ароматом дорогих материалов. Его источали вещи, продававшиеся в валютных бутиках первого этажа. Ноздри приятно щекотал ненавязчивый запах дорогой западной косметики, также наполнявшей витрины и прилавки этих мини-магазинов. Утонченно-модельные манекены были наряжены в одежды, словно заимствованные из западных фильмов о «скромном обаянии буржуазии» где-нибудь в Калифорнии, или во Флориде.

Тонкая пачка долларов, лежавшая в кармане, превращалась в «ключи» от этого рая. Они позволяли хоть немного приоткрыть дверь, ведущую в изобилие, скрытое от простого советского человека «железным занавесом». Каждый, даже не сопровождаемый покупками шаг по вылизанному до блеска гранитному полу от бутика к бутику превращался в глоток ликера, который хотелось, как можно дольше держать во рту, впитывая каждую «нотку» из вкусовой гаммы этого напитка.

Мог ли зайти туда обычный кубинец «с улицы»? Сейчас, по прошествии почти 30 лет, я уже не помню точно, была ли на бутиковом этаже отеля какая-нибудь пропускная система. Вроде нет, а вот фэйс-контроль наверняка, был, и он отсекал местных, не имевших отношение к этому «оазису» изобилия среди «пустыни» социалистического аскетизма не хуже вооруженной охраны. Ведь появление там могло навлечь на себя подозрение в незаконных валютных операциях, а это уже был прямой (и само собой принудительный) путь на «стройки социализма».

2012 год… С замиранием сердца приближаюсь к «Гаване Либре», надеясь снова испытать хотя бы эхо того чувства, которое охватило Алису, когда она попала в Страну чудес. Захожу в фойе отеля. Иду вдоль него. Странно… Сквозь стеклянную стену видны магазины, но подойти к ним не могу – нет прохода. Оказывается, нужно выйти из фойе и зайти через отдельную дверь.

Так и делаю. Стоп, куда я попал?! В нос ударяет запах дешевого китайского ширпотреба, знакомый по российским хозяйственным магазинам «для народа». Товары под стать запаху. Какие-то тряпки, пластиковая обувь, кухонно-бытовая утварь, копеечная бижутерия… А главное, все это омывается потоком из людей, который ответвляется от идущих по тротуарам толп. Простые люди, заходящие по дороге в простой магазин.

Наверное, это хорошо, что недоступная прежде для обычных кубинцев торговая секция «Гаваны Либре» распахнула для них свои двери. Плохо только то, что сквозь эти двери влетела и, судя по всему, прочно обосновалась там овеществленная в товарах «рупь – ведро» нищета. Стараясь не смотреть по сторонам, я быстро прошел по новообразованной торговой «улочке» отеля и, оказавшись снаружи, ускоренным шагом направился прочь от «Гаваны Либре»…

Куба – «си», янки… – «си»?

Лозунг «Куба – си, янки – но» (Куба – да, янки – нет) вошел в кровь советских людей последних трех десятилетий существования СССР так же, как в кровь их предшественников, живших в 1930-1940-е годы – «но пасаран». Последний переводится с испанского, как «они не пройдут». Этими двумя словами воины-республиканцы выражали свое несокрушимое стремление до конца бороться с франкистами во время гражданской войны в Испании.

А с 1960-х годов «Куба – си, янки – но»» стал таким же модно-популярным, как в наши дни майки с портретом Че Гевары. Данный лозунг отражал абсолютную непримиримость между «Островом свободы» и его североамериканским соседом, подчеркивал, что времена, когда Куба была под «пятой» Соединенных Штатов, безвозвратно ушли в прошлое, несмотря на сохранившуюся в Гуантанамо американскую военную базу.

А главное – девиз этот был облеченным в словесную форму душевным порывом всех жителей Кубы. Так, по крайней мере, воспринимали его друзья и союзники «Острова свободы».

…Ноябрь 2012 года. Сижу на открытой террасе кафе вместе с Анхелем – 23-х-летним кубинцем и его друзьями. Он – сын болгарки, вышедшей четверть века назад за учившегося в Софии жителя «Острова свободы» и переехавшей вместе с ним на его родину.

У них свой небольшой гостиничный бизнес. Ну «очень небольшой» по российским понятиям – маленький особнячок, который она сдает экипажам морских судов, приходящих в Гавану. Еще она находит тех, кто тоже желали бы сдать свои комнаты, и имеет с этого небольшой процент. Но и это уже «предпринимательство»!

«Развернуться невозможно, – цедит сквозь зубы Анхель вместе с кофе из кружки, – налоги, законы, коррупция… СКОРЕЕ БЫ УЖ ПРИШЛИ АМЕРИКАНЦЫ».

Вот так вот, в открытую, не боясь ни доносов, ни возможно сидящих рядом сексотов. Мне, все еще воспринимающему по инерции Кубу через призму середины 1980-х годов, трудно поверить собственным ушам. Друзья (такие же молодые люди, как и Анхель) сопровождают его слова одобрительными кивками головы и понимающими улыбками. Похоже, в этом вопросе у них полное единодушие.

Что для них база в Гуантанамо: «нож, воткнутый в спину революции», как любил ее называть Фидель Кастро, или «кнехт», за который был привязан канат, не позволивший кубинскому «кораблю» слишком далеко уплыть за «светлый» социалистический горизонт?

«Америкен бой, уеду с тобой»

…Ищу в «супермеркадо» мармелад из гуавы. Неподалеку проходит симпатичная девушка лет двадцати в форме работницы магазина. Прошу ее помочь. На улице светит солнце, стоит жара, несмотря на последний предзимний месяц. А Москва уже оказалась в пронизанной ветрами снежно-ледовой «тюрьме», двери которой разомкнутся не раньше конца марта – начала апреля. Контраст этот греет душу, создавая приподнято-игривое настроение.

Начинаем говорить о гуаве, и постепенно переходим на другие темы. Доходим до «о жизни». Девушка закончила юридический факультет Гаванского университета, но, чтобы прокормить себя вынуждена работать в «супермеркадо». Говорит, что не ждет пока от будущего ничего хорошего.

Стараюсь ее подбодрить, говорю, что она еще такая молодая, и что все у нее в жизни будет ОК. Чтоб ей сказать еще теплого? А вот что! Желаю ей (отчасти, чтобы посмотреть на ее реакцию) чтобы на Кубу приехал какой-нибудь богатый американец, влюбился бы в нее, женился и увез в Штаты.

«Хорошо бы», – губы девушки трогает еле заметная немного печальная улыбка, как у человека, который вернулся мыслями к своей давней, но малосбыточной мечте.

Я не проводил на улицах Гаваны среди кубинцев социологического опроса на тему «Как вы относитесь к США?», а делать выводы лишь на основании пары эпизодов, конечно ненаучно. Но нужно ли вам доставать из печи все пирожки, чтобы убедиться в их готовности, если вы достали на выбор два из них и увидели, что они пропеклись?

Неофициальная Куба явно тянется к Западу и естественно, в силу географии, истории, традиций, да и просто по причине того, что Америка – символ и лидер Западного мира, данная тяга направлена, в первую очередь в сторону США. Она отражается во все большей американизации кубинского стиля жизни, начиная с молодежных футболок, символики, манеры вести и разговаривать, и заканчивая магазинами и отелями.

Почти 80 лет назад лозунг «но пасаран» не помог. Франкисты прошли. Похоже, что девиз «Куба – си, янки – но»» разделит его судьбу.

По дороге к «Амбос Мундос»

…Полдень, старая Гавана. Несмотря на конец ноября, 25 градусов тепла. Я, еще пара туристов из Дании и гид-переводчица Мелинда идем по пешеходной улице Обиспо к отелю «Амбос Мундос» – одному из «святилищ» для всех поклонников Хэмингуэя. Там, в номере 511 он написал значительную часть своего романа «По ком звонит колокол».

Вдоль улицы стоят импровизированные лотки со всякой всячиной – старинные монеты, значки, обтрепанные, пожелтевшие книги, памятные медали… Немало революционной атрибутики, в которой доминирующее положение занимает с детства знакомый образ – бородатое лицо, длинные, словно слегка всклокоченные ветром волосы под беретом со звездой, напряженно-пронизывающий взгляд, устремленный куда-то вдаль…

«А как сейчас современная кубинская молодежь воспринимает Че Гевару?», – спрашиваю Мелинду.

Она пожала плечами, по лицу скользнула тень грустно-сочувствующей улыбки: «Ну… идеалист, немного сумасшедший…».

– А что говорят по поводу его гибели? Мелинда опять пожимает плечами. Пауза. «Говорят, что он ждал помощи от Кубы. Если б не рассчитывал на нее, то не отправился бы в Боливию. Но помощи так и не получил».

– А Сьенфуэгос?

«Многие считают, – Мелинда немного понизила голос, но не настолько, что бы мне, стоявшему примерно в метре от нее, пришлось бы читать по ее губам – что его убил Фидель».

Их было трое

Одного звали Камило Сьенфуэгос, другого Эрнесто Че Гевара, а третьего Фидель Кастро. Все трое примерно ровесники. Камило 1932-го, Эрнесто 1928-го, а Фидель 1926-го года рождения. Все трое – вожди и «иконы» кубинской революции.

Первым погиб Сьенфуэгос. Легкий двухмоторный самолет, на борту которого он находился, пропал в октябре 1959 года над океаном во время ночного полета из Камагуэя в Гавану. Ни обломки самолета, ни пассажиры и экипаж так и не были найдены. Это – официальная версия.

Но соедините прямой линией Камагуэй и Гавану. Трасса полета проходит над сушей. Зачем пилоту потребовалось «уходить» в океан, да еще ночью? Ведь это сопряжено с повышенным риском. Обходил сложные метеоусловия? А не легче было бы подождать с вылетом? Плохая погода долго на Кубе не держится.

Но как бы то ни было, большинство историков готовы принять версию, что гибель Сьенфуэгоса могла быть следствием банальной авиакатастрофы. Тем более, что Камило всегда демонстрировал свою безоговорочную преданность Кастро, никогда не пытаясь выйти из «тени» вождя.

А вот с Геварой сложнее. Идеалист и пассионарий до мозга костей. Трудно найти человека, к которому больше подошли бы написанные Михаилом Светловым за два года до рождения Эрнесто строки: «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Яркая, харизматичная личность, служащий не вождю революции, а ее идеям.

Но идеи эти, приведшие вождя революции на пост главы государства, нередко начинают мешать сотворению режима его личной власти, особенно когда за их претворение в жизнь продолжает бороться человек по своей популярности не уступающий «первому среди равных». Что делать? Прежде всего, лишить этого человека реальных рычагов борьбы за власть.

И вот Че, хоть и врач по образованию, но ставший благодаря своему опыту профессиональным военным, или, в более широком смысле этого слова «силовиком», назначается министром финансов и по совместительству президентом Национального банка. Ключевые должности, сомнений нет, но почему не министром внутренних дел, или обороны?

Деятельность на этих постах была бы куда больше в компетенции Гевары. Но силовые ведомства можно доверить лишь безоговорочно преданным Фиделю и мыслящим, как Фидель людям. Если первый критерий лояльности был еще применим к Че, то второй нет.

К середине 1960-х годов становится окончательно ясно: Геваре и Кубе под властью Кастро «не по пути». Эрнесто резко критикует политику мирного сосуществования между социалистическими странами и Западом, полагаю, что данная политика является «предательством» интересов народов, испытывающих «империалистический гнет». Считает, что Советский Союз, так же, как и США «эксплуатирует» страны «Третьего мира».

Кроме того, Че полагает, что СССР слишком «затягивает» с отказом от материального вознаграждения своих граждан за труд, вместо того, чтобы уже давно внедрить в их сознание коммунистическую мораль, для носителей которой труд на благо общества является высшей потребностью. Отвечая за экономику Кубы, Гевара, кстати, пытался строить хозяйство страны на основе своих утопических воззрений, которые, как и следовало ожидать, только усугубили экономические проблемы острова.

А дальше… Дальше было то, о чем написал советский поэт Евгений Долматовский в своей поэме «Руки Гевары»:

Зачем исчез однажды из Гаваны,

Сложив с себя высокие посты?

Зачем индейцам, нищим и неверным,

Он сердце, нервы, все отдать готов?

Сначала было Конго, где «команданте Че» помогал повстанцам, потом Боливия…

Кто убил Гевару?

Вопрос это почти так же казуистичен, как: «Кто убил Кеннеди?». Все знают, что в президента США стрелял Ли Харви Освальд. Точно так же ни для кого не секрет, что захваченного в плен Гевару расстрелял 9 октября 1967 года сержант боливийской армии Марио Теран. Но, как и в случае с Кеннеди, остается неотвеченным другой вопрос: «Что привело к убийству?»

Когда Че отправился в свой революционный «поход» против империализма, он не просто сложил с себя все государственные должности. Он даже отказался от кубинского гражданства, чтобы никто не усмотрел в его действиях «руку Гаваны».

И, тем не менее, есть все основания полагать, что в своих планах устроить Соединенным Штатам в Латинской Америке «второй Вьетнам» (как Эрнесто сам называл свои намерения), он рассчитывал именно на эту руку. Указание на это есть в мемуарах бывшего полковника кубинской армии Дариэля Аларкона Рамиреса, опубликованных в 1997 году во Франции под названием «Жизнь и смерть кубинской революции».

Рамирес был одним из ближайших соратников Фиделя Кастро, воевавшим вместе с ним против Батисты, начиная с 1957 года. Известен также под псевдонимом «Бенигно». После победы революции занимал пост начальника полиции Гаваны. Затем присоединился к Че в Конго и Боливии. Был одним из трех кубинцев, которым удалось спастись после того, как отряд Гевары был разбит, а сам команданте взят в плен и расстрелян.

По возвращению на Кубу, Рамирес занимал ряд особо важных и «чувствительных» постов, включая начальника кубинских тюрем и командира батальона охраны кубинского Генерального штаба. Жизнь Фиделя Кастро нередко была в буквальном смысле слова в его руках. В 1994 году, окончательно разочаровавшись в том, к чему привела кубинская революция, эмигрировал во Францию.

«Не бойтесь друзей – они могут только предать»

Это высказывание чешского писателя Юлиуса Фучика, автора «Репортажа с петлей на шее», вполне могло бы стать эпиграфом к данному разделу.

Были ли миссии Гевары в Конго и Боливии частью заранее разработанного Москвой и Гаваной плана, в котором «команданте Че» отводилась роль простого исполнителя? Или это были инициативы Эрнесто, которые он решился осуществить потому, что получил дружеское заверение: «Че, ты начни, а мы тебя поддержим»? В одном можно практически не сомневаться – он рассчитывал на помощь Кубы и Советского Союза.

И вот когда Гевара оказался в Боливии и был загнан в угол, помощь эта не пришла. Почему? Потому что Фидель хотел устранить конкурента, который так же мог претендовать на место «вождя» Кубы? Вряд ли. К 1967 году на острове уже полностью сложился режим личной власти Кастро, а Эрнесто, как мы помним, в то время уже даже не имел кубинского гражданства.

Скорее, прав «Бенигно» – Москва «надавила» на Гавану с тем, чтобы та бросила Гевару на произвол судьбы. Но зачем это нужно было советскому руководству?

Дело в том, что во второй половине 1960-х годов Кремль стал уже рассматривать переход от жесткой конфронтации к «миролюбию» с Западом в качестве основной линии советской внешней политики. Помощь тому, кто собирался устроить Соединенным Штатам «второй Вьетнам», да еще в традиционной зоне «жизненно важных» интересов США, могла серьезно осложнить Москве налаживание отношений со странами по ту сторону «железного занавеса».

Ну а вторая причина – экономическая. Победи Гевара в Боливии, последуй за Боливией ряд других латиноамериканских стран, и на шею Советскому Союзу сел бы еще ряд сбросивших «эксплуататорское ярмо» государств, которых нужно было бы «выкармливать» до состояния «развитого социализма».

А перед Кремлем стояла уже более важная задача – кормить население СССР. Иметь крепкую поддержку у себя дома было для руководства КПСС и правительства актуальнее, чем иметь поддержку за его пределами. Во многом по этой причине (плюс отмеченное нежелание обострять отношения с США) Советский Союз отказал в 1973 году в кредитах правительству Сальвадора Альенде в Чили. Это обострило экономический кризис в этой стране и способствовало перевороту 1973 года, в результате которого к власти пришла военная хунта во главе с генералом Пиночетом.

Так что Гевара был лишь одним из числа друзей и союзников бывшего СССР, у которых было основание вспомнить процитированное высказывание Юлиуса Фучика.

Те, кто сражались с Че в Боливии, вспоминали, как однажды он с горечью сказал: «Я мертвый нужнее Гаване и Москве больше, чем живой». «Команданте Че» дали возможность «красиво» погибнуть, чтобы потом его образ стал исполнять роль, словно написанную для него в «Песне о соколе», которую Горький создал за 72 года до смерти Эрнесто: «Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!».

И чтобы Гевара стал канонизированным «живым примером» безоговорочной преданности политическим и идеологическим доктринам Москвы и Гаваны, он должен был перестать жить.

Возлюби врага своего

Накануне 40-й годовщины гибели Эрнесто, кубинские врачи, работающие в рамках официальной кубинской программы оказания бесплатной офтальмологической помощи в Латинской Америке, удалили Марио Терану катаракты с обоих глаз. Так, человек, который смотрел на Че, перед тем, как изрешетить его, снова смог видеть.

Комментируя это событие, официальный орган ЦК Компартии Кубы газета «Гранма» написала: «По прошествии четырех десятилетий с того дня, когда Марио Теран попытался уничтожить мечту и идею, Че возвращается, чтобы одержать победу в очередной битве… Теперь уже пожилой человек [Теран] снова сможет наслаждаться цветами неба и леса, радоваться улыбкам своих внуков и смотреть футбольные матчи».

От себя добавлю – то есть делать все то, чего он навсегда лишил Эрнесто Че Гевару в 1967 году.

Москва-Гавана: «нерушимая дружба» с осколками стекла

На следующий день после прилета на Кубу – автобусная экскурсия по Гаване. Одно из обязательных мест посещения – российское посольство. Казалось бы, зачем? Неужели тоска по родине так сильно хватает за горло российских туристов, что, не проведя на острове и суток, они испытывают непреодолимое желание оказаться хотя бы рядом со зданием, олицетворяющим Российскую Федерацию?

Отнюдь. Включение российского посольства в один из пунктов экскурсионного маршрута отражает нынешнее очень непростое отношение кубинцев к России, в котором, как в любовном романе, ширма благополучия в браке скрывает накипевшие страсти супругов, грозящие эту ширму разорвать.

«Многие кубинцы видят в здании посольства меч, воткнутый в землю Кубы, – рассказывает уже знакомый нам гид Алехандро. – Русские думают, что они здесь навсегда…». За этими словами следует ухмылка гида, которая красноречивее всяких слов говорит, что он может только удивляться такой наивности русских.

Творение российского архитектора Александра Рочегова высотой с 25-этажный дом, было возведено в Гаване в 1978 -1987 годах. По форме своей оно действительно напоминает меч. Некоторые кубинцы, впрочем, видят в нем шприц (увы, приметы времени, противостоять которым не может даже «революционная мораль»).

Автобус подъезжает ближе к посольству и начинает «со вкусом» объезжать его. Алехандро величественным жестом предлагает обратить внимание на забор, опоясывающий территорию представительства. Бетонная стена высотой около четырех метров, верх которой утыкан вмурованными в нее осколками бутылок. Как если б этого было недостаточно для того, чтоб подходящие к посольству люди ощущали исходящие от него «приветливость» и «дружелюбие», поверх стены еще уложены завитки колючей проволоки.

«Такого забора нет больше ни у одного посольства на Кубе», – подчеркивает Алехандро тоном, в котором странным образом смешались гордость и осуждение.

А напротив посольства Российской Федерации – страны с «демократической» политической системой и формой правления расположилось посольство республики Беларусь, где, как известно, установлен «диктаторский» режим. Оно окружено невысоким, чуть больше человеческого роста забором, состоящим из редких железных прутьев. Если не фокусировать на них внимание, то может показаться, что территория представительства вообще ничем не закрыта и не защищена.

Подойдите к посольству поближе, и вы увидите небольшое двухэтажное, не давящее не на окружающую природу, ни на «глаза» здание, выкрашенное в солнечный цвет. Оно немного напоминает особняк, построенный в колониальном стиле. Перед зданием – окаймленная аккуратно подстриженными цветочными кустами лужайка, над которой развивается флаг Белоруссии.

Кастро? А кто это?

Вопреки расхожему представлению о том, что кубинская революция – дело «рук» Москвы, а Фидель и его сподвижники чуть ли не советские агенты, СССР не имел к появлению под боком у США «Острова свободы» никакого отношения. Более того, интерес Кремля к событиям на Кубе в период ведения там вооруженной борьбы против режима Батисты вполне удовлетворялся отрывочными сообщениями ТАСС.

Из них следовало, что «какой-то Кастро» со своими сторонниками пытается свергнуть диктора в стране, которая представала на карте лишь одним из государств-«пятнышек», усеявших архипелаг Карибского моря. В общем, местные «разборки». Ничего интересного.

И лишь после того, как победившая власть стала резко обострять отношения между Кубой и Америкой, начав, в частности, национализацию американской частной собственности на Кубе, да еще когда устами Фиделя заявила в апреле 1961 года, что совершила на острове социалистическую революцию, советский премьер Никита Хрущев пришел в восторг. И было от чего.

Разве прорыв цепи империализма, да еще рядом с «самой империалистической» державой мира не являлся доказательством «исторической правоты» марксизма-ленинизма?! После того, как Хрущев посмотрел на события на Кубе под этим углом зрения, он, по словам его сына Сергея, «просто влюбился в бородача [Кастро]».

Цена этой «любви», которую Кремль и после Хрущева испытывал к Кубе вплоть до распада СССР, хорошо известна. Тут и мир, поставленный на грань ядерной катастрофы (Карибский кризис) и 1 миллион рублей в день, в который содержание Кубы обходилось Советскому Союзу по ценам начала 1980-х годов.

Для тех, кто не помнит, или не знает эти времена: килограмм мяса тогда стоил 2 рубля, а самый простой автомобиль «Жигули» – 5 000 рублей. Таким образом, СССР ежедневно отправлял на Кубу эквивалент пятисот тонн мяса, или двухсот «Жигулей».

Да и в наши дни, после того, как безвозвратно ушли в прошлое времена «социалистическо-стратегической» дружбы между Москвой и Гаваной, Россия продолжает по инерции «любить» Кубу. Один из последних примеров – недавнее решение правительства РФ списать Кубе долг объемом почти 30 миллиардов долларов.

Любовь приходит и уходит

Как и в каждом длительном «романе» не обошлось без охлаждения и отогрева чувств. Первое отчуждение между Москвой и Гаваной произошло в 1962 году, когда СССР без консультации с Кубой вывез свои баллистические ракеты с острова, завершив, таким образом, Карибский кризис.

Фидель посчитал себя «преданным», что естественно отразилось на тоне общения между двумя странами. Отношения оттаяли в 1968 году после вторжения СССР в Чехословакию с целью удержания «братской» страны в рамках «социалистического содружества» и советской сферы влияния.

Кастро понял, что Советский Союз может уступить Западу в вопросах тактики, но в принципиальных вопросах типа быть или не быть социализму, пусть даже в отдельно взятой стране, не уступит ни на йоту. Значит, правящий режим на Кубе может быть спокоен – его важнейшая опора в виде советских дотаций, а если потребуется и военной силы, никуда не денется.

После распада СССР, а главное прекращения «холодной войны», интерес России к Кубе в значительной степени «ушел в песок» вместе с идеологической и заметно снизившейся стратегической подоплекой этого интереса.

Да и Куба не остается в «долгу». В ноябре этого года агентство «Рейтерс» отметило «удивительное потепление в отношениях между США и Кубой за последние несколько месяцев». Одним из признаков этого потепления стало решение Гаваны отказать в политическом убежище Эдварду Сноудену.

Советско/российско-кубинские отношения уже почти полностью перекочевали со страниц романа в страницы бухгалтерской книги. А там нет места для слов любви – только цифры приходов и расходов.

«Эй, русо!»

Мне нередко приходилось слышать этот оклик во время моего ноябрьского визита на Кубу в 2012 году. Иногда он доносился из группы молодежи, иногда – от праздно сидящих где-нибудь на лужайке, или на парапете гаванской набережной кубинцев. Что им нужно было от меня?

Да ничего. Возможно, они даже не были уверены в том, что я русский. Просто не местный, по-европейски выглядящий человек. Кто же еще это может быть, кроме русского?

Вообще-то кто угодно, начиная от чеха и заканчивая австралийцем. Но укоренившийся стереотип постоянного и массового присутствия – сначала специалистов из СССР, а теперь российских туристов на Кубе – ассоциирует в сознании многих кубинцев каждого человека «а ля европеец» с русским, так же, как у большинства российских водителей каждый внедорожник ассоциируется с «джипом».

Если в странах восточной Европы советские граждане, совсем необязательно военные – просто туристы или приезжие – воспринимались, как «оккупанты», то на Кубе такого отношения к живущим и работающим на острове СССР не было. Во-первых, режим Кастро на острове, как уже упоминалось, отнюдь не был установлен руками Москвы.

Во-вторых, кубинская власть, несмотря на наличие за плечами «большого советского брата», отнюдь не поддерживалась советскими штыками, как это было в восточноевропейских странах. Все военное присутствие на СССР на Кубе по большому счету сводилось к одной мотострелковой бригаде численностью 1 500 человек (не считая персонала, обслуживавшего станцию радиоэлектронной разведки в Лурдесе).

В-третьих, Куба, несмотря на свое нахождение внутри советской сферы влияния, демонстративно подчеркивала свою независимость. Она не входила ни в организацию Варшавского договора, ни в СЭВ, но была и остается активным членом Движения неприсоединения.

Россия «кругом виноватая»

Но все равно тот факт, что режим Кастро выживал в основном за счет помощи СССР и других «братских» социалистических стран, было для жителей острова «секретом Полишинеля». А это значит, что Советский Союз нес ответственность за сохранение на Кубе социалистической власти, которая с годами устраивала все меньшее и меньшее число кубинцев.

Распался Советский Союз. Россия не только вывела с острова свой военный контингент, но и значительно сократила экономическую помощь Кубе. То же самое сделали и бывшие советские сателлиты восточной Европы, вслед за Россией потерявшие интерес к поддержке «оплота социализма» в западном полушарии.

В результате, экономическая ситуация на острове резко ухудшилась, что привело к резкому падению уровня жизни большинства кубинцев. В общем, если посмотреть глазами нынешних кубинцев на ту роль, которую Россия играла и продолжает играть в жизни Кубы, то получается: «куда ни кинь – кругом клин».

Поддерживал СССР режим Кастро – польза от этого для кубинцев от несомненной с годами переросла в весьма сомнительную, выраженную в хорошо известной мудрости: «Избави меня, Господи, от друзей, а от врагов я сам как-нибудь избавлюсь». Причем, чем моложе кубинцы, тем сомнительнее для них эта поддержка. Перестала Россия подпитывать Кубу – тоже плохо, причем не только для старшего, но во многом и для молодого поколения.

Где же тут место для любви к русским? Может быть, в этом кроется одна из причин того, что российское посольство в Гаване окружает крепостная бетонная стена, «украшенная» сверху бутылочными осколками и колючей проволокой?

Беседа с Фиделем, которой никогда не было

Здравствуйте, команданте! Ничего, если я обращусь к вам именно так? Еще несколько лет назад, когда вы были главой кубинского государства, я позволил бы себе только «команданте ин хефе» (главнокомандующий). Но вы уже несколько лет не являетесь официальным лицом, хотя и остаетесь символом «свободной Кубы» – той самой, которую вы помогли создать более полувека назад, а после заняли в ее жизни такое место, что весь мир, включая самих кубинцев, поставил знак равенства между вами и этой страной.

Я говорю «команданте» не убеленному сединами государственному деятелю, закаленному и загрубевшему в горниле борьбы за власть и «дворцовых интриг». Я обращаюсь к тому молодому человеку возрастом чуть больше тридцати лет, который прошел путь от штурма казарм Монкада до партизанской борьбы в Сьерра-Маэстро, а после – триумфального вступления в Гавану в январе 1959-го года.

Весь мир у него тогда делился на «правду» и на «неправду», и не было той цены, включая его собственную жизнь, которую он не заплатил бы за победу правды. По крайней мере, нам, детям эпохи «великого противостояния» капитализма с социализмом так хотелось думать.

Мы с вами встретились почти 30 лет назад, в ноябре 1984 года, но вряд ли вы запомнили 21-летнего юношу, еще почти мальчика, который пытался прорваться к вам с уставленным рюмками подносом в руках, не сводя с вас восторженных глаз. Так истово верующий мог смотреть только на явившегося святого, да и вы таковым и были для тех, для кого религия заключалась в борьбе за торжество марксизма-ленинизма и победу социализма во всем мире.

Пусть продуктовые карточки, пусть бытовой аскетизм, в значительной степени скрашиваемый круглогодичным летом и вечнозеленой природой, пусть предстающие перед простыми кубинцами запретным плодом в витринах валютных магазинов «брендовые» джинсы и майки, которые на Западе были всего лишь расходным ширпотребом. Пусть…

Мы были уверены, что это – временные трудности. Надо лишь немного потерпеть, поднажать и скоро дерево кубинского социализма в изобилии покроется сладкими плодами, досыта накормив всех жителей «Острова свободы» и побудив другие страны «Третьего мира» последовать кубинскому примеру. Эти мысли и чувства были у меня в душе, когда в 1985 году после окончания дипломной практики я улетел с Кубы домой, в Советский Союз.

А в Москве я с гордостью повесил у себя над столом вашу большую «придворную» цветную фотографию. Мне ее подарил один из сотрудников аппарата ЦК компартии Кубы. Я обрамил ее в рамку и получился настоящий портрет. Вот так несколько лет вы «осеняли» все то, что я делал, как исследователь-латиноамериканист.

Я снова оказался на острове через 27 лет. То, что увидел, ужаснуло. Передо мной лежала нищая страна. Нет, по улицам не бродили толпы голодных и просящих милостыню. Немало (по крайней мере, в Гаване) попадалось хорошо одетых и вполне удовлетворенных жизнью людей.

Но все равно их было ничтожное меньшинство – тех, которые регулярно посещают «супермеркадо».

А во внешнем облике подавляющего большинства кубинцев – в их взглядах, одежде, манере себя вести – читалось, что одним из основных источников их существования являются «либреты», по сравнению с которыми продуктовые карточки середины 1980-х годов кажутся «рогом изобилия». Даже в Гаване в глаза постоянно бросались облезшие, давно не ремонтируемые здания, а иногда просто развалины, в которых живут люди.

И везде изображения вас, иногда вместе с Геварой и Сьенфуэгосом, как персональное клеймо, которое иногда оставляет мастер на своем изделии. В вашем случае это «изделие» – Куба после полувекового строительства на ней социализма.

И в те ноябрьские дни 2012 года мне вдруг открылась простая истина. Вы и ваши соратники никогда НЕ СТРОИЛИ социализм на Кубе. Вы создавали его видимость, что-то вроде театра, в котором «зрители» – СССР и его сателлиты – платили за удовольствие смотреть спектакль под названием «торжество идей марксизма-ленинизма в Западном полушарии».

Вы тоже получали удовольствие от игры в этом спектакле. Безвозмездная помощь, измеряемая миллиардами долларов, наличие за спиной «большого брата» в виде вооруженной ядерным оружием супердержавы. Это укрепляло режим вашей личной власти, придавало вам уверенность в завтрашнем дне, позволяло претендовать на особую роль в Латинской Америке и мире в целом.

А для того, чтобы «зрители» охотнее платили за билеты, вы делали их активными участниками «спектакля» – экспортировали национально-освободительные революции в Латинскую Америку, Африку и Азию. Как правило, это происходило в форме отправки туда кубинских военных советников, поддержки партизанских движений, а иногда и направления кубинского воинского контингента, как это было в Анголе (до 60 000 человек) и Эфиопии (около 1 200 человек).

Разумеется, все это было бы не возможно без экономической и военной поддержки стран Восточного блока. Однако подобный «товарооборот» с Кубой их вполне устраивал. Они ей – «кормежку», она им – сокращение империалистической сферы влияния в мире.

Но закончилась «холодная война» и зрители потеряли интерес к кубинскому спектаклю, в котором вы были главным режиссером. Они не желают больше покупать на него билеты. «Актеры» оказались без работы. Чем им теперь заняться, чтобы выжить?

До победы революции Куба врастала в мировую экономику тремя «корнями»: курорты, продукция сельского хозяйства в виде сахара, сигар и рома, и индустрия развлечений, включая игорный бизнес и проституцию. Что касается первого «корня», то судя по «Вилье Карей» Кубе еще надо серьезно поработать в этом направлении.

С сельским хозяйством тоже непросто: Россия и бывшие страны соцлагеря значительно сократили закупки кубинского сахара-сырца – таким образом, придется «подналечь» на производство рома и сигар. А что касается третьего корня, то один из его двух отростков – проституция – уже проявил тенденцию к активному росту.

Разумеется, достижения Кубы за более, чем полвека вашей власти нельзя свести только к символическому присутствию социализма в Западном полушарии и борьбе с «империализмом» во всем мире. Даже один из ваших бывших ближайших соратников – Дариэль Аларкон Рамирес – который теперь является вашим противником признал, что образование и здравоохранение на Кубе стали одними из лучших в Латинской Америке.

Но зачем это образование людям его получившим, если они по окончанию ВУЗа вынуждены идти работать на рынок, или в «супермеркадо», чтобы прокормить себя и свою семью? А что касается здравоохранения, то кубинцы, когда я их спрашивал о нем, говорили с иронией в голосе, что «для кого надо» оно действительно очень хорошее. Мне, человеку, выросшему в советские времена, хорошо понятно, что они имели в виду.

Означает ли это, что ваша борьба за свержение дикторского режима Батисты была не нужна кубинскому народу? Ни в коем случае! Тысячу раз нужна! Но вы и возглавляемое вами движение, как мавр, который должен был уйти после того, как «сделал свое дело».

Вы же остались, и в этом была ваша самая большая ошибка. Кричать с суровыми лицами на митингах «Патриа о муэрте!», «Венсеремос!» оказалось проще, чем развивать конкурентоспособную промышленность и сельское хозяйство. Разрушившие старое не смогли создать жизнестойкое новое.

У вас серьезные проблемы со здоровьем. Я искренне желаю вам поправиться и еще долго жить. Вы – олицетворение, пусть несбывшихся, но все равно надежд, которые я и миллионы людей моего поколения связывали с «Островом свободы». А надежда, как известно, умирает последней.

Я люблю Кубу и думаю, что когда-нибудь снова приеду туда. Когда-нибудь… когда с острова уйдет мавр.

Источник:

Голос Америки

#экономика #кульутра #Россия #Гавана #Куба #жизньнакубе